Меню
12:27, 17 октября 2019

Священник, спасший двоих студентов после бойни в керченском колледже : Дворники хотели выбросить фото погибших в мусор, мы не дали

 

Крошечный храм Жен-мироносиц приютился практически напротив Керченского политехнического колледжа — того самого, который прославился на всю страну после кровавой бойни, учиненной одним из студентов. Настоятель здесь — отец Валентин, который сразу после взрыва бросился на помощь и вынес двоих студентов из буфета, где Владислав Росляков, тот самый студент, взорвал самодельную бомбу, пишет «КП-Крым».

— Я студентов вижу каждый день. Молодость — она всегда такая жизнеутверждающая. Встречаю девочку на костылях, ей удалили полностью стопу. И надо видеть, как она, когда опаздывает на занятия, на этих костылях скачет, падает, смеется, спешит. Для меня это (массовое убийство в колледже 17 октября 2018 года. — Ред.) такое событие трагическое… а они, молодые, может быть еще до конца не осознают… Девочка бежит на костылях и смеется.

Да, живым — нужно дальше жить, а за покойников мы молимся. У нас панихида каждый день. Мы это для себя делаем, не для показа. Просто молимся за упокой безвинно убиенных. Перечисляем все имена. Там и Руден (16-летний первокурсник Руден Джураев, учился на электрика. — Ред.). Многие спрашивают, почему, ведь он к православию не имеет никакого отношения. Но там — и отец Валентин многозначительно указывает наверх, — все знают.

— Стало ли у вас больше прихожан после трагедии? В колледже вот восстановили часовню.

— Приходят студенты. Первые полгода многие приходили. Задавали вопрос, на который очень трудно ответить: «За что?». Это цепь событий… как им это сказать?

Приходили родители. Одни благодарили Бога, что дети остались живы. Другие — просто плакали. Если мы хороним родителей, бабушку — это естественно. А детей… трудно найти слова утешения.

И сейчас приходят студенты. Но я бы не сказал, что они хотят поговорить. Молчат, ставят свечи и уходят.

— Вы часто вспоминаете эти события?

— Как только сирена в пожарной части рядом заработает — вспоминаю сразу. Иногда думаешь, было ли это на самом деле… или это кино? У меня, взрослого, был ступор. Такой взрыв — окна у нас открылись. А ко мне еще мама приехала, она уже старенькая, и говорит: «А что случилось? Война началась?». И побежали. Мы — туда, а дети — оттуда. Сначала подумали: техногенная какая-то катастрофа. А потом услышали выстрелы, крики. Вы можете себе представить: люди только что обедали, и тут… с булками в руках выбегали, окровавленные…

И тогда я для себя открыл такую вещь: есть в людях внутренний стержень нравственный. Я сам не мог быстро донести этих ребят двоих (которых вытащил из столовой после взрыва. — Ред.) до больницы, и когда я туда поехал, со мной поехал сосед-милиционер, тут рядом их отделение. Я не помню, как его зовут. Мы до этого даже не здоровались. Но вот настоящий русский мужик! Я таких людей просто уважаю. Помогли ребятам. И после этого тоже не здороваемся, вот почему-то он не хочет, и я не хочу. Но в трудную минуту мы просто запряглись — и все.

— Стали вы больше обращать внимания на потенциальную опасность, когда вам люди о чем-то рассказывают?

— Да, — отец Валентин чеканит ответ так, что не сомневаешься: взрыв в колледже однозначно научил оглядываться через плечо и всматриваться в глаза. — Это же инстинкт самосохранения. Произошло горе — начали креститься. Гром грянул — начали креститься.

— Гром грянул год назад. Люди в городе все еще крестятся?

— Нет, — грустно улыбается священник. — Забывают. Хотя и происходит переоценка мира такая внутри. Ко мне два месяца спустя после трагедии приехал ваш коллега из Москвы. Вот он пожил здесь и говорит: «А вы заметили, что город так и не понял, что произошло?». Частично я согласен с этой оценкой. Суета так затягивает.

— Как вы думаете, почему это все случилось? Что привело к такому?

— Это такой глобальный вопрос… Самое страшное в такой ситуации: вот я как бы ни при чем, а оказался при чем. Потому что у него там были какие-то духовные болезни.

Здесь москвичи из Следственного комитета месяц жили. И сюда к нам ходили, чай пили. Вот, уезжая, один из них сказал, что когда Рослякову сделали анализы после смерти, то у него адреналин был в норме. Я вот езжу на рыбалку и если поймаю большую рыбу — аж руки трясутся, адреналин зашкаливает! А тут после массового убийства — в норме… Страшное дело.

И это же вина всех нас. Да, какое-то было у него нарушение [психики], но он же не один такой, таких много! Вот у меня сын ходит в пятый класс, и я плотно втянулся в эти школьные проблемы обучения. Мне не нравится система. Я не говорю о предметах, я — об отношении. Ты должен быть первый — и все. А если ты второй- пиши пропало. А если я по физике пятый? или шестой? То, что произошло, — результат нашего такого вот отношения. Христос не говорил быть первым, он говорил — быть другом.

Я всегда говорю: будьте осторожны и в словах, и в делах. Словом можно так зацепить… Как говорил мой любимый преподаватель в Московской духовной семинарии, надо начинать с себя. Первый признак духовного выздоровления – посмотреть внутрь себя, что я такое.

Мне понравилось высказывание одного архимандрита: «Библию изучать в школе нельзя, зато ее очень можно изучать в тюрьме. Но не лучше ли в школе изучать, чтобы потом не изучать в колонии?». Но опять же, навязывать религию тоже нельзя.

— К слову, о религии. Как думаете, тот факт, что мама Рослякова ходила в секту к свидетелям Иеговы (организация запрещена в России как экстремистская. — Ред.), повлияло на него?

— Отчасти, возможно. Из социума его мама выдернула, и он не смог… Хотя знаете, вот мы его все сейчас рассматриваем под микроскопом. Но это на всех нас надо смотреть. Ложишься спать и думаешь: Слава Богу, хоть бы завтра не наделать грехов! Мир непрост.

Хотя знаете, я был поражен, что Керчь перенасыщена сектантскими организациями. Законным путем с ними не так просто бороться, очень грамотные люди, финансирование серьезное.

— А если бы Росляков принадлежал к лону православной церкви, эта ситуация могла бы произойти?

Отец Валентин задумывается на секунду, но в итоге безапелляционно заявляет:

— Могла. Я однажды приехал в Москву к своему другу, отцу Константину. У него приятель — богатейший человек. Мы сели вечерком поболтать, и он с радостью говорит, мол, строю второй коттедж для дочери, приехала бригада украинцев — хорошо построили, но вот маленький косячок — и я им даже половину не заплатил. И дальше идет беседа. Гость спрашивает: «Отец Константин, у меня вот икона мироточит, надо бы владыке показать». Я говорю: «Странное дело. Приехали люди, у которых семья, жены, дети. Построили тебе дом, ты им не заплатил. Зато ты с мироточивой иконой ходишь по Москве». Вот вам и православный человек. Так что мог Росляков принадлежать к православной церкви и такое же сделать.

Важно отношение, понимание собственного дома: не только квартиры, но города, страны. Вот, к примеру… Помните, здесь были букеты, портреты, цветы? — отец Валентин оборачивается и показывает через окно на место возле колледжа, где сразу после трагедии люди создали импровизированный мемориал с фотографиями жертв «стрелка», мягкими игрушками, лентами. — Позже приехала мусорная машина — и начали собирать все в бак. И фотографии.

— Портреты погибших преподавателей и студентов? В мусор?! — ушам не верю. Я видела этот мемориал, я сама зажигала там свечу год назад.

— Да, — со вздохом кивает батюшка. — Наши дежурные выбежали, сказали дворникам: «Вы что, что с ума посходили?!». Успели забрать все это: фотографии, подсвечники, лампадки. Понятно, цветы — они гниют, но даже если ты дворник, неужели ты живешь только для того, чтобы есть и пить, разве не понимаешь, что фотографии – отдельно, это святыня! Ваш коллега был прав: город так и не понял, что произошло.

 

 

Загрузить ещё